Сергей Федорович САДОВНИКОВ, электрогазосварщик ЦРМО-1, отработавший 16 лет председателем профкома цеха, отмечает две юбилейные даты. 11 февраля – личный юбилей, Сергею Федоровичу исполняется 55 лет, 15 февраля – 25-ю годовщину вывода советских войск из Афганистана. А, в общем, в его биографии еще много значимых дат. В сентябре этого года Сергей Федорович отметит 40-летие общего трудового стажа, из них 33 года – в ЦРМО-1. |
Сергей Садовников сумел проявить себя в разные годы жизни, и ко всему, что делал, подходил серьезно и ответственно. Добровольно вызвался служить в Афганистане, после демобилизации устроился на комбинат, проработал в ремонтных цехах больше 30 лет, несмотря на то, что его профессия не из легких и забирает много сил и здоровья. 16 лет отдал профсоюзной работе. За трудовые заслуги в 2004 году заслужил звание «Ветеран комбината», в 2006-м – отраслевую награду «Енбек Данкы» III степени.
Обо всем этом Сергей Федорович рассказал «Магнитке плюс» незадолго до юбилейных дат.
— Сергей Федорович, у вас получалось планировать свою жизнь или случай играл в нем определенную роль?
— Я родился в Темиртау, в 1977 году окончил 138 училище, получил специальность электрогазосварщика. Потом по повестке от военкомата отучился на водителя-автомеханика. Тогда это было в порядке вещей – спрашивали желание допризывников и отправляли в автошколу. В ноябре 78-го для прохождения службы меня направили в Ленинградский округ, город Гатчино. Оттуда — в школу младших командиров, и уже через полгода я стал младшим сержантом. Вернулся в часть. Мы строили аэродромы, взлетно-посадочные полосы. Работали и в городе Гдов. Там я сначала был водителем – пригодились водительские курсы, возил зампотеха, потом командира части в Гатчино.
Когда в Афганистан ввели ограниченный контингент войск, вся наша часть написала рапорт: « так как я являюсь комсомольцем, прошу отправить меня в горячую точку». Я был заместителем секретаря комсомола роты, командирским водителем, поэтому написал заявление одним из первых. Тогда в Ленинградской области на строительстве вертолетов было задействовано два батальона. Из нашего взяли не всех, а другой ушел в Афганистан в полном составе.
Нас формировали в Пушкино, и через Ташкент мы попали в Туркмению, в Кизыл- Арват, там была дислоцирована наша часть. Из прибывших набирали радиолокационную группу, и я в нее попал, как сержант и водитель-электромеханик. В апреле транспортным самолетом нас доставили в Шинданд.
— Чем занималась ваша группа?
— Мы были задействованы на обслуживании радиолокационной станции во время боевых полетов. Обеспечивали эти вылеты. Запускали агрегаты, чтобы они вырабатывали электроток и запитывали локаторы. На станциях сидели операторы, которые следили за самолетами и выдавали цели на центральный пункт. А в свободное время мы выходили в караул, несли службу и облагораживали свой участок.
— В боях не приходилось участвовать?
— Сначала мы служили на станции вблизи аэродрома. И самолеты, и сама станция были очень дорогостоящими, можно сказать, стратегическими объектами, поэтому мы всегда были в двойном кольце обороны. Нас охраняли мотопехота и десант. Но у нас была постоянная готовность к боевым действиям. Мы спали с оружием и четко знали инструкцию: что и кому сообщать в случае нападения. Надо было вызвать подкрепление, а до подхода основных сил защищать себя и свою технику. Однажды было введено осадное положение, когда одна из банд прорвала оборону и шла по направлению к аэродрому. Через каждые 10 минут днем и ночью докладывали обстановку. В итоге душманов перехватили, но если они бы они дошли, всем бы пришлось худо. И аэродром был бы разбомблен.
— У вас была информация о боях, которые происходили?
— Очень мало. Мы знали, что убивают наших ребят, потому за ними регулярно прилетал «черный тюльпан», он привозил почту, а забирал гробы. Это был самолет ИЛ-18, который обслуживали экипажи из Челябинска и Караганды. Мы понимали и то, что отношения внутри страны были очень не простыми. Например, солдат из народно-демократической армии Афганистана, с которыми мы иногда проводили совместные операции, мог иметь брата или отца – душмана. Поэтому при нападении бандформирования такой солдат не стал бы нам помогать. В лучшем случае выбросил бы оружие, лег и начал молиться. В худшем – пошел бы против нас.
— Было ли там страшно?
— Я не могу сказать, что совсем не испытывал страха. Мы понимали, что в любую минуту с нами может произойти, что угодно. Приведу такой пример: сразу после того, как нас вывели из Шинданда, место, где стоял наш дивизион, заняли душманы. Начались бои за аэродром и контрольный пункт, его занимала то одна сторона, то другая.
— Сколько вы пробыли в Афганистане?
— В общей сложности около 9 месяцев. А вывели нас за ненадобностью. В том месте, где мы стояли, потребовались вертолеты, которые могли бы зависать над ущельями. Поэтому наш самолетный полк вывели, а вертолетный ввели.
Мы шли своим ходом через весь Афган, и через Кушку вернулись в Туркмению, Кизыл-Арват. Правда, нам объяснили, что в любой момент нас могут забросить обратно. Пока мы шли, нас сопровождали БТРы и вертолеты. Раз пять останавливались, слушали очереди и взрывы, потому что впереди выбивали банды, которые пытались помешать движению колонны. Мы вышли к Кизыл-Арвату, своей части, и почти сразу все переболели желтухой. В Афганистане дизентерия и желтуха «процветали». Отлежал в госпитале. А в ноябре вернулся домой.
-Потом отслеживали, что происходило в Афганистане?
— Конечно, мне было не все равно, что там творилось. Говорил с теми, кто вернулся из Афгана, их друзьями, потому что официальной информации было очень мало. Многое скрывалось. И, конечно, я был очень рад, когда война закончилась, и поток человеческих жертв остановился. Тем более что многих эта война «сломала», они остались живы, но стали наркоманами, алкоголиками. Каждый эту войну перенес по-своему. Меня, наверное, Бог уберёг, а может, судьба была уготована такая.
— Вы стали верующим человеком?
— Когда вернулся, женился, крестил детей и крестился сам. Но не могу сказать, что сделал это только из-за Афгана.
— К афганцам со временем отношение изменилось. Сначала были героями, потом о них как-то подзабыли.
— Да, афганцев особо не жаловали. И сильно не распространялись о наших льготах. Лично я узнал о них через семь лет, в последний год перед тем, как их отменили. Все это время стоял в общей очереди на квартиру, платил за проезд в транспорте, хотя мог этого не делать.
— Вы говорили, что вернулись в то же подразделения на комбинате, из которого уходили.
— До армии работал в ЦРМО-2 управления главного механика, потом – в ЦРМО-1. Через время назначили культспорторганизатором в цеховом комитете, еще через два года выбрали председателем. Работы, конечно, было много. Раньше люди со всеми своими проблемами и просьбами – от мест в детском саду до выделения земельных участков под дачи и гаражи – шли в профком. Составление очередей, распределение мест – все шло через цехкомы.
Профсоюзную деятельность закончил по стечению обстоятельств. В связи с реорганизацией на комбинате ЦРМО-1 упразднили, перевели всех в ЦРМО-4, а там был свой председатель. Потом ЦРМО-1 вернули и выбрали другого председателя – Сергея Моругина. Он моложе меня, энергичней. А у меня уже здоровье уже не то – работа вредная, да и после афганской желтухи толком не восстановился.
— Нынешнюю работу профсоюза как оцениваете?
— Все важные вопросы решаются очень медленно, но, думаю, не по вине профсоюза. Раньше было проще, администрация была другая и легче шла на уступки. А сейчас профсоюзу приходится правление, что называется, уговаривать. Потому что той власти, которая позволяла бы разговаривать с администрацией на равных, у профсоюза нет. Нет помощи и от правительства, его позиция — если есть профсоюз, он и должен биться за людей.
— Что сегодня для металлургов важно в первую очередь?
— Надо сохранить хотя бы тот коллектив, который есть. Не давать администрации дальше его дробить. А, если говорить о глобальных вопросах, конечно, профсоюз может участвовать в решении вопросов на республиканском уровне. По тем же льготам для металлургов, пенсионному возрасту.
— Для вас эта тема важна?
— Конечно. В свое время, независимо от того, где работали электросварщики, они уходили на пенсию в 55 лет. Потому что это очень вредно вдыхать пары при сварке. Если бы появилась возможность уйти на пенсию, я ушел бы, не задумываясь. Тем более, что мы — ремонтники. Ходим, ремонтируем оборудование по всему комбинату. Сегодня на АГП, завтра – в другом месте. В цехах очень пыльно, работаем в респираторах, очках. В жаре и холоде, на улице. Тяжело. А по СДУ уйти не могу, компенсация маленькая, мне не на что будет жить до пенсии.
— Ваши дети устроены в жизни?
— Сын сейчас в Калуге. Уехал туда после того, как в Караганде закрыли филиал московского института, в котором он учился. Прошел собеседование, его приняли на второй курс калужского филиала того же вуза. Приемная комиссия отметила хороший уровень знаний – здесь он учился в гимназии им. Аубакирова. Сейчас сын работает в мэрии, воспитывает двух дочек.
Дочь живет в Темиртау, окончила два колледжа, у нее есть специальность «теплотехник». Но на комбинат она устроиться не смогла. Сейчас заканчивает институт по тому же направлению, может, все-таки найдет работу на комбинате. Мне было бы очень приятно, если бы ее взяли.
— Чего еще себе пожелаете?
— Здоровье подправить. Дождаться еще внуков. Благополучно выйти на пенсию, и пожить спокойно без этой нервозности, которая сейчас есть на комбинате.
Наталья Прончатова